Впечатлительных детей моего поколения притягивали непонятные вещи. Необычными и полными тайного смысла могли казаться самые заурядные детали – вросший в землю камень казался фрагментом военных укреплений, а царапины на торце послевоенного дома – следами от пуль. Играя в «гестапо» мальчики произносили порой довольно длинные фразы на неизвестном языке, которые, к сожалению, никто не записывал и не пытался много лет спустя расшифровать.

Два странных имени в титрах некоторых картин смущали и будоражили воображение – Рива Бисноватая и Суламифь Цыбульник. Ни один из этих фильмов не стал сенсацией, едва ли кто-то анализировал их содержание в богемных кафе, где пила кофе после работы провинциальная интеллигенция. Там звучали другие имена. Некоторые из них популярны и по сей день.

У режиссера Цыбульник снимался Дмитрий Милютенко – незабываемый «агент Бережной» из «Подвига разведчика». Старый дворник в охваченном траурной суетой эвакуации Киеве, прежде чем выпить, произносит всего одно слово: «Обойдемся». Речь идет о закуске. То же самое можно сказать про «священных коров» кинематографа шестидесятых: обойдемся.

У замечательного прозаика Марека Хласко есть новелла «Расскажу вам об Эстер», а мы поговорим про Суламифь Цыбульник.

Лучшие фильмы о войне, как правило, оставались незамеченными. Подобно громадному количеству подлинных ветеранов, очевидцев и жертв, которым не хватило места в президиумах и домах творчества. Одна из таких картин – «Нет неизвестных солдат» по сценарию тогда еще Ефима Севелы. Его героев ждет смерть. И все они в разной степени к ней готовы, и не готовы. Молодой человек в солдатской форме, его девушка, еврей-аптекарь со своей пожилой супругой… Потому так скорбно выпивает свою чарку дворник-мудрец Дмитрия Милютенко, предвидя дальнейшую судьбу влюбленных первого года войны.

Людей ждет смерть, а картину почти полное забвение. Но – неизвестных все-таки нет. Есть просто ленивые и нелюбопытные личности.

Суламифь Цыбульник не была новичком в мире кино. На счету режиссера были две добротные полнометражные картины – «Мальчики», где мелькает колоритнейший Александр Гумбург (Яшка Купцевич из «Дела пестрых») и грустная биография авиатора Уточкина «В мертвой петле», с Олегом Стриженовым в одной из лучших своих ролей.

Кроме того фамилия Цыбульник фигурирует в списке создателей одного из любопытнейших фильмов «булганинского» периода между хрущевской «оттепелью» и сталинским «малокартиньем».

Наследие этого, на первый взгляд тусклого отрезка времени нельзя недооценивать. «Тень у пирса», «Тайна двух океанов», «Координаты неизвестны» – таков далеко не полный перечень достойных самого пристального внимания работ, возникших на фоне безвременья и карантинной скуки.

«Богатырь идет в Марто» – картина неисчерпаемая. Количеству диковинных персонажей в ней могли бы позавидовать Феллини и Орсон Уэллс: вот, накинув малиновый халат поверх смокинга, «босс» (Милютенко) провозглашает загадочный тост: «Такие руки уже есть!»

Блистательно исполняет итальянскую канцоне под гавайскую гитару Лев Олевский, и тут же бьет по физиономии гангстера Гемфри, молодого, еще не бритоголового Моргунова.

В «Богатыре» фактически дебютировали такие имена, как Раднэр «Алибабаевич» Муратов, нечастная Изольда Извицкая и Элина Быстрицкая. А как потрясающе выглядит опытный актер Леонид Пирогов в роли трансвестита-вредителя!

Небольшой секрет для зрителей с крепкими нервами и смелым воображением. Судя по внешнему виду делегации, встречающей в порту советскую «гуманитарку», многострадальный «Богатырь» приплыл не в абстрактное Марто, а в кошмарный Инсмут, призрачный город упырей-мутантов!

Такая трактовка дает нам основание считать «Богатыря» первой экранизацией Г.Ф. Лавкрафта в мировом кино, разумеется, без формального знакомства с первоисточником.

История искусства кишит примерами подобной «телепатии».

В картинах Суламифи Цыбульник всегда будут сниматься гротескные и оригинальные актеры, не избалованные интересом со стороны мастеров «авторского» кино: Водяной, Дубровин, Юрий Каморный с гитарой семиструнною («Карантин») и электрической, марки Eterna («Будни уголовного розыска»).

В небольших эпизодах режиссер сохранила для потомства типажи советских граждан нигде и никем больше не зафиксированные. Какое благородное ремесло – увековечивать неизвестных.

Суламифь Цыбульник сняла всего семь полнометражных картин. Отец литературного нуара Реймонд Чандлер написал всего семь романов. По книгам Чандлера можно изучать необъятный и, как будто, неисчерпаемый Лос-Анджелес, по фильмам Цыбульник – якобы такой серый и плоский мир Радянской Украины, крупнейшей республики Союза, чья киноверсия оказалась более нерушимой, нежели его реалии.Кто, например, тот «битник», поющий под гитару стайке неприкаянной молодежи? Или продавец из музыкального отдела, с фальшивым дипломом и бакенбардами Тома Джонса? Таких людей среди нас больше нет. И спросить о них не у кого. Все богатыри ушли в «Марто»…

И малиновый халат Милютенко, и черная, рогатая Еterna Юрия Каморного – что могут символизировать эти экспонаты на стендах в воображаемом музее Судного Дня? Как и в случае с аборигенами Марто, ответ требует от зрителя и читателя известной самостоятельности.

Быть может, низкую истину, суть которой в том, что настоящие сокровища не лежат в одном месте, в одном из двенадцати иллюзорных стульев, не разложены по полочкам жалкого видеопроката «на районе», а рассыпаны тут и там. Бриллианты мадам Ц. подмигивают нам из мусорных куч и оскверненных могил, выкатываются из брошенных на произвол судьбы корешков фолиантов Кочетова и Шпанова.

Бриллианты мадам Цыбульник отражаются в мелочах. По сути это осколки царства клипот, фрагменты разбитых ваз, которые, как известно, среди тех, кто понимает, со временем ценятся дороже ваз уцелевших.

Научно-фантастический триллер «Штамм Андромеды», созданный в США, имеет своего скромного черно-белого двойника и предшественника в СССР.

«Карантин». По неброскому названию трудно догадаться, о чем эта картина. Так называют секретные объекты и операции.

В хозяйстве профессора Баландина ЧП – вирусное облако из лаборатории проникло в помещение. Место, которым заведует Баландин, называется «противочумный» институт. Коллективу ученых (их пятеро) угрожает смерть.

Череда дальнейших сцен напоминает галлюцинацию, в которой суицидальные тупики научного прогресса сомкнулись с ужасом средневековых эпидемий.

Пересказывать эту историю преступно, ее нужно видеть. Никогда советское кино шестидесятых не приближалось к вершинам «Сумеречной зоны» Рода Сёрлинга так близко, как в этой работе режиссера Цыбульник по виртуозному сценарию Юрия Щербака.

Реплики персонажей могли бы украсить текст моднейшего экзистенциального романа:

«Завтра футбол, и послезавтра футбол, и через сто лет – футбол».
« – Чтоб ноги твоей здесь не было! – Ноги не будет».

Баландин – маг, перед нами Парацельс двадцатого века. Его играет неповторимый Алексей Глазырин – угрюмый (потому что в курсе дочкиных дел) сотник, прокурор в великой картине Аграновича «Обвиняются в убийстве», совестливый мизантроп-пессимист Штейнглиц в эпопее Басова «Щит и Меч». Почти невозможно поверить, что этому актеру нет пятидесяти, что наш неврастеничный современник способен говорить так чеканно, уверенно, весомо и энигматично.

Фильм этот не бранили и не премировали. Киевская студия, что с нее взять. Крупицей ничтожной славы «Карантин» обязан тогдашним подросткам, падким до «голых баб» на экране.

Лаборант Лиля Резник принимает душ. Забеременев от овладевшего ею с помощью гипноза Заманского… разумеется, «эротика» в прямом смысле слова остается за кадром, как это и положено в настоящем искусстве.

Диалоги нашпигованы знаковыми темами и образами. Упомянут врач-подвижник, которую одновременно отпевали в церкви, костеле и синагоге. Символична сама фамилия Баландин, отсылающая к лагерному прошлому сурового профессора.

– Хотите я вам книгу принесу?
– Смотря какую.

«Ночничок. Так уютно. Приемник слушаю, – размышляет Лиля Резник, – По ночам хорошую музыку передают». Это ведь почти один в один «Желтый дождь» Олега Ухналева: «…мягкий теплый свет в твоем окне, ты сейчас не спишь наверно, тихо слушаешь транзистор, думая, наверно, обо мне…»

Между жизнью и смертью людей посещают призраки. И дождь, дождь, вместо мерного тиканья часов – дождь, который не смывает, а путает времена, даты и следы тех, кто бы исчез без возврата, не будь таких фильмов, как «Карантин».

Подозрительно выглядит «хэппи-энд» этой истории. Впрочем, «хэппи-энд» всегда подозрителен. Участники эксперимента распивают медицинский спирт, и остаток зелья выгорает в пустом горшочке.

Инцидент, когда не сработало «отсасывающее устройство», урегулирован. Только не откликается на стук профессор Баландин.

И мы так и не узнаем, какая таинственная метаморфоза произошла за дверью его кабинета.

Фильмы Суламифи Цыбульник принадлежат к числу тех, чье действие происходит там, куда нам не попасть вовек, и людей таких давно уже нет, как нет среди нас Юрия Каморного и Михаила Водяного. Нет таких преступлений и открытий, нет адресов. Люди уехали, таких людей больше не встретишь на улице, в гастрономе. Только на экране, только в кино…

«Сеялся слабый дождь. В гастроном забегали последние посетители: было минут двадцать до закрытия. Ольга Васильевна зашла купить масло, кефир, что-нибудь к чаю для Иринки. Уборщица шаркала шваброй, отгоняя посетителей от прилавка и ворча злобно. Ольга Васильевна постояла в небольшой очереди в кассу, потом подошла к молочному прилавку, думая о том, что людей вокруг много, знакомых много, есть подруги, но нет близкого человека, и это значит - нет никого. Худшее, что предстоит в жизни, подумала она, это одиночество. Смерть и несчастья - только прелюдия к худшему. Как жить, если не с кем посоветоваться, некому сказать? У людей, стоявших с чеками, был какой-то суетный и случайный вид. Будто забежали сюда по ошибке. Вечерние посетители, озабоченные далекими отсюда мыслями. На самом деле: опаздывали домой, в этот час обыкновенно они сидели у телевизоров в домашних туфлях, или занимались мелкою стиркой в ванной, или гладили школьную форму на кухне, постелив на стол старое, в желтых пятнах от утюга байковое одеяльце, все это им еще предстояло, но они не торопились. Продавщицы двигались медленно. На их лицах, как тяжелый грим, лежала дневная усталость».

Где бы еще мы смогли увидеть, ощутить смутное волнение, которое становится все острей, по мере того, как в окне вагона начинают мелькать пригородные гаражи, фасад заводоуправления, трибуны районного стадиона, конечная остановка двух самых дальних трамвайных маршрутов с покосившейся будкой диспетчера… Здесь прошла чья-то жизнь. Возможно, и наша с вами.

Конец фильма.